Святость. В пустоте и в тишине.

Перед Девятым Ава в этом году газета Макор Ришон обратилась к ряду общественных деятелей с вопросами об их отношении к этому дню, и к теме Храма вообще. Как это обычно бывает, кто-то говорил дело, кто-то сотрясал воздух, но врезался мне в память ответ именно Йоси Сарида (кто не помнит – один из вождей партии Мерец, в прошлом министр просвещения).

— Само понятие «святости» чуждо моему духовному миру, — говорил Сарид. — Борьба евреев и арабов за Храмовую гору для меня подобна войнам примитивных племен между собой. Ну и дальше в том же духе.

Бог ему судья, Сариду. А мы-то сами как, в наш духовный лексикон входит это понятие? Мы понимаем, о чем идет речь?

(В скобках заметим, что речь идет о еврейском слове «кдуша», которое мы переводим «святость» за неимением лучшего. Однако надо понимать, что понятие «кадош» в иврите противопоставлено понятиям «будничный, профанный», а не понятию «грешный», как по-русски. Значительно точнее было бы перевести «сакральный», но тут уже вмешивается стилистика. Ничего не поделаешь, ангелы на небе скорее могут восклицать «Свят, свят, свят Господь Бог наш», чем пользоваться словом «сакральный»).

Так вот, когда мы зовем людей на восхождения на Храмовую гору, объясняем необходимый настрой и подготовку – иногда кажется, что для большинства из нас это понятие святости места ненамного яснее, чем для Йоси Сарида. Да, Храм и Храмовая гора — это сердце нашей нации, символ, исторический центр, к которому тяготеет вся наша история. Но ведь это вторично! Первична – святость.

Не надейтесь, у меня нет готового ответа. Я хочу только подтолкнуть читателя и себя самого к размышлениям о том – что такое святость в Иерусалимском Храме.

Для начала надо упомянуть несколько потрясающих археологических открытий. Вообще, библейская археология развивается в последние десятилетия гигантскими шагами. Если бы западная цивилизация и впрямь была иудео-христианской, как она себя любит называть, эти открытия должны были бы оказаться на первых страницах газет. Но, увы, я уверен, что многие из читателей о них не слыхали.

Во-первых, в нескольких местах восточной Турции, Сирии и Иордании были найдены храмы второго тысячелетия до н. э., до мелочей повторяющих архитектуру Храма Соломона, описанного в Танахе.  В Айн Даре, в Тель-Таинат, в Халебе и в других местах – эти храмы, подобно Иерусалимскому Храму, имеют форму прямоугольника, по длинной оси которого идут три помещения — Притвор (Улам), Святилище и Святая святых — с двумя колоннами у входа в Притвор. В части храмов были и другие элементы, характеризовавшие Храм Соломона – например, коридор по внешнему периметру строения и бронзовое «море» у входа. Есть и совпадения в символике: например, в Айн Дара четыре существа (бык, лев, орел и человек), знакомые нам по пророчеству Иехезкеля о Божественной колеснице, держат трон или колесницу тамошнего божества. Тем самым, Храм, построенный Соломоном, вовсе не был оригинален по своей архитектуре. Главная его уникальность была в том, что во всех перечисленных храмах во внутреннем помещении, аналоге Святая Святых, находилось божество, стоял идол. А в Иерусалиме – нет.

Известен рассказ Иосифа Флавия о том, как римский полководец Помпей после долгой войны захватил, наконец, Иерусалим и, в нарушение всех норм, зашел внутрь Храма. Главным впечатлением, потрясением Помпея была пустота в Святая Святых. Он не нашел, кому поклоняются в этом Храме! Помпей, кстати, немедленно повелел коэнам возобновить их служение в этом странном и непонятном для римлянина Храме.

Второе потрясающее открытие – это, конечно, раскопки Йосефа Гарфинкеля из Иерусалимского университета, которые ведутся в Хирбет Кейафа, к югу от Бейт-Шемеша. Первые результаты этих раскопок опубликованы в этом году, но работы продолжаются. Основное значение этих раскопок в том, что это -первые научные доказательства существования объединенного царства Иудеи и Израиля в 10-11 веках до н.э., в эпоху царей Давида и Соломона. Эту эпоху часть историков пыталась объявить мифической. Но для нашей темы важна находка домашних «ковчегов», по формулировке Гарфинкеля (на иллюстрации) – каменных ящиков богослужебного характера. Аналогичные конструкции у соседних народов содержали идолов. У наших предков в Хирбет Кейафа такие «ковчеги» тоже стояли – то ли в частных домах, то ли в местных святилищах – но пустые! Обратите внимание – находки эти старше Храма на несколько десятилетий.

Получается, что Храм, так же как его предшественники – места частного или общинного служения Единому Богу – были мало отличимы внешне от своих языческих аналогов. Отличие одно: внутри – пустота. Я долго искал хорошую аналогию. Ну, если бы в наше время человек пришел в гигантскую корпорацию и стал бы искать там кабинет генерального директора. А войдя в кабинет, такой же с виду, как во всех остальных корпорациях, миновав положенную секретаршу и дубовые двери — обнаружил бы пустые стены. Это — примерно то потрясение, которое испытал Помпей в Иерусалиме.

Но это не единственная особенность Храма, которая бросалась в глаза современникам. Коснемся еще двух.

Филон Александрийский, живший в первые года христианской эры, пишет в книге «О специальных законах»: «Строения [Храмового комплекса] красоты и величия необычайной, и вызывают восхищение всякого, кто их созерцает, а особенно иноземцев, сравнивающих их с общественными зданиями в своих странах… Однако во всем пространстве, окружающем Храм, нет ни одного дерева или рощи, ибо запрещает это Закон». О необычайной красоте Храма и окружающих строений нам известно и из других источников, но взгляд Филона очень важен. Ортодоксальный иудей, он был полностью погружен в эллинистическую культуру своего времени, так что смотрел на Храм и глазами еврея, и глазами грека-философа. И вот что ему бросается в глаза – отсутствие «храмового садоводства». Дальше он приводит несколько соображений в пользу такого решения Закона. Первое из них таково: «Храм – это строение, предназначенное не для наслаждений и соблазнительных удовольствий, а для строгой и суровой святости».

Еще один путешественник, посетивший Храм (то ли за век, то ли за два до Филона) – некто Аристей, описавший в своем письме Филократу поездку в Иерусалим по поручению египетского монарха. Ученые спорят о том, был ли автор действительно греком, или же это эллинизированный еврей, который маскируется под грека. Это не так важно, как то, что бросается в глаза этому посетителю:

«А тишина такова, что можно подумать, будто здесь нет никого, хотя служащих находится около семи тысяч (количество приносящих жертвы также очень велико), но все совершается в страхе и достойно великого Божества».

Один из самых ярких (и спорных) библеистов наших дней, профессор Исраэль Кнолль, посвятил эпохе Первого Храма книгу, которую назвал «Храм молчания». Можно поспорить с некоторыми его соображениями, но одно из его наблюдений очевидно верно: Танах (Библия) не передает нам ни одной молитвы, ни одного славословия, которое произносил бы священник-коэн во время служения в Храме. В молчании возносил он жертвы Всевышнему – и удалялся. Судя по всему, это было уникальное явление на религиозном «ландшафте» Ближнего Востока, где необходимой частью служения богам было пение гимнов и вознесение просьб о благополучии и спасении.

Я не претендую на то, чтобы хотя бы приступить к пониманию — что такое Святость. Однако из нашего сегодняшнего обсуждения начинает возникать картина служения Творцу Мира в Иерусалимском Храме – в тишине и молчании, в суровой строгости и в отсутствие какого-либо зрительного образа Божества. Картина эта, без сомнения, не исчерпывает религиозного опыта иудаизма. У нас есть синагога и бейт-мидраш, шабатний стол – и заповеди в повседневном быту. Но Храма у нас нет, и я пытаюсь понять, почувствовать, каково было то переживание, которого мы сейчас лишены.