Рост еврейского ишува в Иерусалиме

Йеошуа Елин — отец писателя и общественного деятеля Давида Елина. Родился в Иерусалиме в 1843 году, умер там же в 1924 году. Писал свои воспоминания на старости лет. Этот отрывок из воспоминаний Йеошуа Елина взят из его книги «Воспоминания сына Иерусалима», Иерусалим, 1924. См. также его воспоминания в главах 17, 18 и 19.

Алия в Эрец-Исраэль в 5594 (1834) году

Мой отец раввин раби Давид, сын раввина раби Йеошуа Елина, благословенна его память, родился и жил в польском городе Ломжа. Он был знатоком Торы, богобоязненным и уважаемым человеком, усердно занимался торговлей, распределяя время между Торой и работой, и считался в городе успешным человеком. Господь даровал ему удачу, был он человеком зажиточным, с устойчивым и крепким состоянием. Моя мама Лейба, дочь раввина раби Ирхамиэля, благословенна его память, родилась в городе Едвабне в Польше.

У моего отца, благословенна его память, в Ломже родилась одна дочь по имени Хава, светлая ей память, и больше мама не рожала. Когда прошло лет десять, появилось «беспокойство о сыновьях». Они консультировались у очень хороших врачей, но без всякой пользы, ибо закрыл Господь чрево ее. Родители были всегда печальны, пока не решили покинуть страну рождения, и поехать жить в Эрец-Исраэль. Они говорили: «Может быть, благодаря проживанию в Эрец-Исраэль и перемене места, Господь поможет нам поменять судьбу, и мы удостоимся наследника». Отец говорил: «Там я посвящу остаток дней труду и изучению Торы».

Когда отец поделился с друзьями и сведущими людьми этими мыслями, они сказали ему, что он заблуждается, и разрисовали, какая опасность угрожает ему в пути. Дороги в России унылы и пустынны. По суше перевозят в длинных и высоких фургонах, по горам и холмам, где подстерегает множество препятствий в виде камней и скал, которые могут обрушиться и переломать пассажирам кости. Но еще большая опасность подстерегает в море. Люди вынуждены плыть на парусниках, так как для пароходов еще не проложили маршруты в сердцевине морей.

После всех этих ужасов и запугиваний отец раскаялся в своих мыслях, и отложил поездку до получения какого-либо знака свыше.

Прошло несколько лет, и отец серьезно заболел. Врачи считали его положение безнадёжным. Находясь при смерти, отец взмолился, и дал обет: если Всевышний исцелит его, он поедет в Эрец-Исраэль, и ничто не остановит и не устрашит его. Молитва была услышана, он исцелился, и стал готовиться в путь в Эрец-Исраэль. Друзья и знакомые оставили его в покое, говоря: «Это от Всевышнего, упаси нас Бог останавливать его!»

Отец быстро распродал все имущество, продал дом. Он нанял большой и просторный фургон, покрытый плотной тканью, и в 5594 году мои родители выехали. Все близкие провожали их и желали удачи. Они ехали от города к городу, и в каждом городе им приходилось нанимать новый фургон. Наконец, после долгой и утомительной дороги, длившейся шесть недель, они приехали в город Одессу на берегу моря. Большая часть их вещей и утвари была утеряна, порвана или разбита. Уставшие и измученные, они задержались в Одессе на две недели, пока не прибыло парусное судно, идущее в Кушту, а оттуда в Акко.

Приключения и трудности, случившиеся с ними в пути, можно представить на основании одного происшествия, которое я привожу здесь с их слов:

«На десятый день после того, как наш корабль покинул Кушту, подул сильный ветер, и началась буря. Корабль собирался разлететься в щепки. Мы лежали, словно мертвые, внутри корабля, и время от времени нас швыряло от одного края корабля к другому, как мячик. Нам казалось, что корабль летит на крыльях орлов, которые то взмывают ввысь, то падают в бездну. Так прошло два дня и две ночи. И вдруг мы ощутили, что корабль не двигается, и матросы бросают якорь. Мы обрадовались, полагая, что корабль прибыл в Акко. Как же мы удивились и огорчились, когда, поднявшись наверх, увидели, что стоим у берегов Кушты. Весь тот путь, который наш корабль прошел за десять дней на восток, он пролетел обратно на запад, гонимый ураганным восточным ветром, за два дня и две ночи.

Прошло несколько дней, и корабль снова взял курс на восток. Через тридцать дней мучений и смертного страха мы наконец-то прибыли в Акко».

Поселение олим в Цфате и переезд в Иерусалим

Отдохнув после длительного путешествия, родители собрались идти в святой город Цфат и поселиться там, так как там тогда находилась большая часть ишува ашкеназов, и многие заранее закрепили за собой жилье. Позже к ним присоединились и жители Иерусалима (да будет он построен и основан вскоре), бежавшие от арабских гонений в 5592 году,[1] когда Ибрагим-паша[2] восстал против нашего султана, и завоевал Сирию и Палестину. Как всегда во времена войн и беспорядков, когда нет власти и правителя, каждый делал, что душе угодно, грабил и разбойничал, и некому было остановить его.

Родители наняли мулов и ослов для перевозки багажа и для езды верхом, и прибыли в святой город Цфат, чтобы поселиться в нем. Главой ашкеназской общины прушим был тогда раввин раби Исраэль из Шклова,[3] автор сочинения «Пеат ха-Шулхан» (Край стола), напечатанного в Цфате в 5596 году,[4] ученик раввина Элияху, Виленского Гаона. Главы хасидской общины подчинялись своим раввинам, находящимся за пределами Эрец-Исраэль.

Мой отец, прибыв в Цфат и приглядевшись к городу и его жителям, большинство из которых были хасидами, чьи обычаи были чужды его духу, раскаялся в своем желании поселиться здесь, и страстно возжелал подняться в Иерусалим. Он стал ждать подходящего момента – каравана, идущего в Иерусалим.

Спустя несколько месяцев прошел слух, что друзы в окрестностях Цфата готовят бунт против египетского правителя, и некоторые отряды уже откололись и нападают на деревни вокруг города, грабят и разбойничают. В Иерусалиме и окрестностях Ибрагим-паша уже подавил дух бунта огнем и мечом, бунтовщики были разбиты, бежали кто куда, и наступил покой, как прежде. Беженцы из Иерусалима решили вернуться в Иерусалим, и мой отец с домочадцами пошел с ними. Они наняли мулов и ослов, и пошли в Иерусалим через Шхем. Все пришли веселые, радуясь избавлению.

Поселились мои родители в восточном квартале города, называемом «Баб-Хута». Там жили беженцы, вернувшиеся из Цфата, и большинство ашкеназской общины. Только некоторые ашкеназы жили среди сефардов в южном квартале города, на улице Ха-Йехудим (Еврейской). Сефарды выделили им место для молитвы — маленькую синагогу, называемую «Бет-ха-Кнессет ха-Тихон» (Срединная), расположенную между синагогой раби Йоханана Бен Закая и Истамбульской синагогой выходцев из Кушты. Когда не хватало до полного миньяна, им приходилось нанимать одного иранского еврея, грузчика, по имени Симан-Тов, и его имя было записано в Вильно среди ашкеназов Иерусалима, получателей халукки.

Мой отец, благословенна его память, прибыв в Иерусалим в 5594 году,[5] нашел город заброшенным и пустынным, с удручающими дорогами. Большинство домов и дворов были разрушены, уцелевшие были узкими и тесными, низкими и мрачными, крохотные окна были закрыты ставнями с решетками, чтобы спрятать женщин от глаз прохожих. Таким же было положение с лавками, только в некоторых из них сидели продавцы глиняной посуды, грубой и черной, производимой в Газе и Хевроне, и шорники, шьющие простую и грубую обувь из кожи красного и желтого цвета. Были и другие лавочники, но их было очень мало.

Евреи и их руководители не испытывали желания покупать дома и лавки, хотя тогда их продавали почти даром, не надеясь на приличный доход. Они были больше заинтересованы в приобретении или покупке «хазакот» (прав на владение).[6]

Расширение ишува ашкеназов в Иерусалиме

В 5596 году,[7] спустя два года после прибытия моего отца в Иерусалим, ишув в Иерусалиме начал расширяться. Многие семьи вернулись из святого города Цфат. Также начали прибывать новые люди из-за границы с намерением поселиться в Иерусалиме. Все евреи из квартала «Баб-Хута» переехали на улицу Ха-Йехудим (Еврейскую), во дворы поближе к «Хурват» (Развалинам)раби Иехуды Хасида,[8] благословенна память праведника. Это просторное место раньше было застроено домами, которые ишмаэлим в гневе разрушили в 5481 году,[9] требуя от ашкеназской общины уплаты старых долгов. Ишмаэлим удерживали это место в своих руках, и ашкеназам пришлось бежать из Иерусалима, и поселиться в других городах Эрец-Исраэль.

Сейчас, с укреплением ишува, община воспряла, и послала своего посланца раввина раби Залмана Цорефа (отца семьи Саломон в Иерусалиме[10]) в Египет — предстать пред правителем и просить его о возвращении наследия предков согласно имеющимся на руках документам и купчим. С Божьей помощью, путь его был удачен, официальные представители России и Австрии отнеслись к нему благосклонно и представили его правителю и министрам. Благодаря их усилиям, правитель передал в руки раби Залмана Цорефа приказ на имя губернатора Иерусалима — вернуть общине ашкеназов их собственность, и не препятствовать воссозданию разрушенного. После возвращения раби Залмана Цорефа в Иерусалим евреи приступили к работе, убрали большую часть мусора и развалин, отстроили старый бет-мидраш, и назвали его «Менахем Цион» (Утешитель Сиона), но многие называют его и поныне «старый бет-мидраш». Вернули и отремонтировали разрушенные дома и лавки, но до сих пор все называют это место «Хурва» (Развалины).

Недалеко от «Хурватраби Иехуды Хасида» щедрые братья Лаурин из Амстердама купили один просторный двор, и отдали его «талмидей хахамим» (мудрецам Торы)для проживания до конца их жизни, во дворе на большом чердаке устроили бет-мидраш и назвали его «Суккат-шалом» (Шатер мира), но многие называли его просто «хе-Хацер» (Двор).

В 5596 году[11] мой отец тоже переехал из «Баб-Хуты» на Еврейскую улицу, и купил себе «Хазаку» — право на владение двором и двумя комнатами в северном конце Еврейской улицы, называемом «Баб-Харат-аль-Яхуд» (Ворота на Еврейскую улицу). Далее на север до Шхемских ворот евреи боялись селиться, там жили только ишмаэлим и христиане.

Через 14 лет после вселения моего отца в этот двор несколько еврейских семей из Хеврона пришли в Иерусалим, спасаясь от гонений ишмаэлим, и сняли дома в северной части города, на улице, называемой по-арабски «Харат-аль-Вад» (улица Долины, которая раньше называлась «Эмек хе-Харуц» — Долина Суда). С тех пор, как на этой улице поселились хевронцы, ашкеназы стали называть ее Хевронской.

Отец продал свою «Хазаку» на Еврейской улице, и арендовал совместно с господином по имени Бен-Цион Лионодин большой просторный дом, недалеко от улицы Долины. Они получили от сефардского суда «Хазаку» — документ на владение, составленный по закону и по правилам. Спустя несколько лет отец купил еще «хазаку» на двор поблизости, и был у него доход от двух «хазакот» примерно 1000 гуруш в год.

Отец привез в Эрец-Исраэль около 4000 рублей наличными, что в то время считалось крупной суммой, так что отца называли «новый богач». Не найдя для себя никакого дела, чтобы зарабатывать на жизнь, он дал деньги взаймы начальникам общины под небольшой доход, а сам занимался Торой. Через два года положение общины резко ухудшилось, начался кризис, начальники обанкротились, возник переполох между кредиторами и должниками, посыпались жалобы в Вильно. Оттуда прибыл специальный посланник, который выплатил меньшую часть долга, а большую часть от имени казначеев Вильно обещал выплатить в течение нескольких лет. Так отец потерял большую часть своих денег в этом неудачном бизнесе.

Эпидемия в Иерусалиме в 5599 (1839) году

 

В Иерусалиме вспыхнула эпидемия, которая собрала множество жертв среди арабских жителей из-за несоблюдения ими карантина, необходимого при этой заразной болезни. Евреи заготовили себе пропитание на много дней, и каждая семья закрылась в своем доме, никто не входил и никто не выходил. Но и среди евреев было немало жертв. Недалеко от дома моего отца жила семья – муж, жена и трехмесячный ребенок. Отец и мать умерли в один день, и мальчик остался один, без родных и близких. Никто не был готов взять его к себе в дом, все боялись. Моя мама пожалела ребенка, и, рискуя жизнью, взяла его в дом, помыла и переодела в чистую одежду, оставила и растила как сына, кормила молоком, которое лила на свою грудь, и так кормила его два года, пока не отлучила.

Спустя четыре года Господь обратил внимание на несчастную, услышал ее молитвы, и дал ей сына — после того, как она не могла родить более двадцати лет. Так родился я в 5603 году 27-го Тамуза.[12]

 

Радости моих родителей не было предела, с ними радовалась вся община ашкеназов. Все были уверены, что только благодаря сироте, которого взяли в дом, Всевышний дал сына. Из-за этого родители еще больше полюбили его, и мы росли, как единоутробные братья, он как я, одно ели и пили, и одевали нас так, что сирота не мог почувствовать разницу. Отца моего он звал папой, а маму мамой, и не рассказывали ему о его рождении до дня бар-мицвы, когда его вызвали к Торе по имени его отца — раби Моше, благословенна его память. Мальчика звали Лейб, и все в городе звали его «Лейб из Ломжи», по названию города, где родился мой отец (которого звали раби Давид из Ломжи), хотя его отец был выходцем из города Гродно. Он оставался в нашем доме, пока родители не женили его на девушке из уважаемой семьи, и дали ему приданое, одежду и подарки. Кроме того, помогали ему и его жене материально два года после свадьбы, как было принято тогда у ашкеназов. До смерти моих родителей он навещал наш дом с женой и детьми, как член нашей семьи.

Покровительство Австрии

 

Лидером и руководителем общины ашкеназов в то время был раввин раби Йешайя Бардаки, зять раввина раби Исраэля из Шклова,автора книги «Пеат ха-Шулхан» (Край стола), благословенна их память. Кроме руководства ашкеназской общиной, он исполнял обязанности австрийского консула в Иерусалиме. Его назначили на эту должность благодаря ходатайству еврейской общины города Вены перед австрийским правительством.

Австрийское правительство согласилось взять всех евреев Эрец-Исраэль, выходцев из России, под свою опеку, чтобы защитить их от произвола деспотов и арабских жителей. Все евреи, подданные России, имеющие русский паспорт, стали также австрийскими подданными. Раби Йешайя Бардаки выдал им соответствующие документы. Мой отец тоже стал подданным Австрии.

В то время правительства Европы еще не посылали своих консулов в Эрец-Исраэль. Первое правительство, пославшее своего консула в 5599 году,[13] было правительство Британии. Квартира консула находилась во дворе лютеранской церкви напротив военной крепости, называемой «Башней Давида».

Когда впервые подняли британский флаг, один турок, военный, охваченный религиозной ревностью, выстрелил из пистолета по флагу, и порвал его. Консул сообщил об этом в Кушту, и турецкое правительство прислало приказ губернатору Иерусалима: наказать нарушителя публичной поркой в 50 ударов, на улице между церковью и крепостью. После свершения наказания он сказал судьям: «Да оградит Аллах султана от всех неверных! Разве вы меня опозорили? Опозорили султана и нашу веру».

Через несколько лет и другие правительства прислали своих консулов в Иерусалим.

Замена иностранной фамилии на еврейскую

 

Фамилия моего отца на польском была Йелень,[14] что в переводе с польского на иврит значит «Цви» (Газель). Прибыв в Эрец-Исраэль, отец, движимый огромной любовью к нашему святому языку, хотел поменять фамилию на ивритскую, но «Цви» не совсем подходит для фамилии, так как это мужское имя, и отец удовлетворился тем, что перешел на фамилию Табиа,[15] и подписывался всегда «Давид Табиа из Ломжи». Только в австрийском удостоверении личности осталась фамилия Йелень согласно исходному документу — российскому паспорту.

Раввин раби Йешайя Бардаки представлял свое правительство на высшем уровне, и назначил себе каваса,[16] который во время официальных визитов и церемоний шел впереди, неся в руках жезл с серебряным набалдашником. А раби Ицхак Пах,[17] хорошо знающий арабский язык и назначенный переводчиком, стал его «устами и голосом» перед местной властью. Этот переводчик отличался крупным телосложением, упорным и настойчивым характером.

Раби Зундель Салант и раби Шмуэль Салант

 

В те времена у ашкеназской общины не было ни раввина, ни судьи, ни постоянного раввинского суда, и только раввин раби Йешайа Бардакиотвечал на насущные вопросы согласно Галахе. В 5599 году[18] совершил алию в Иерусалим великий раввин раби Зундель Салант,ученик выдающегося раввина Хаима из Воложина, благословенна его память. Он откликнулся на просьбу стать постоянным раввином и судьей у ашкеназской общины, и ему выделили квартирку в общем дворе вблизи «Развалинраби Иехуды Хасида», и с тех пор этот двор стал не только местом Торы и молитвы, но и центром получения предписаний и наставлений.

Спустя два года, в 5601 году,[19] совершил алию в Иерусалим также его зять, знаменитый раввин раби Шмуэль Салант,благословенна его память. Врачи предписали ему переехать в страну с теплым климатом. Он был назначен раввином и судьей ашкеназской общины по указанию администрации Вильно, и ему установили «схар батала» (пособие за бездействие[20]). Община выделила ему квартирку в том же дворе, рядом с его тестем.

Сразу же по прибытии он учредил в одном доме поблизости от своей квартирки раввинатский суд, и возглавил его, раби Зундель Салантстал в нем судьей, а раби Йешайа Бардаки- руководителем и управляющим.

Раби Шмуэль Салантнамного превосходил раби Йешайа Бардаки своей ученостью, мудростью и знанием Торы, хотя годами был моложе, поэтому раби Йешайа Бардакиотносился к нему враждебно, как и ко всем его сторонникам, новым жителям общины. Рассказывают, что однажды в пылу галахического спора раби Шмуэльударил раби Йешайа, дал ему пощечину, и, хотя сразу же попросил прощения, в душе раби Йешайа и у его сторонников, старых жителей ишува, осталась неприязнь к раби Шмуэлю и новым жителям. Община разделилась на две партии: партия «двора» (партия раби Йешайа Бардаки) и партия «развалин» (партия раби Шмуэля Саланта).

 

Мой отец был преданным и любящим другом раби Зунделя Салантаи его зятя, был для них как член семьи. Отец приобрел для него много книг — два шкафа, полные книг Шас,[21] сборников Респонсов.[22] К отцу присоединились два мудреца Торы (талмидей хахамим) – раввин раби Йоханан Цви Шланк и раввин раби Яаков Млочин, благословенна его память. Втроем они сняли домик специально для занятий Торой, ради учения. Раби Зундель Салантчасто приходил к ним, и ему задавали все трудные вопросы.

Моя мама и жена раби Зунделя Саланта занялись делом, производили и продавали оптом вино и водку. Так они помогали мужьям добывать средства, достойно и без шума. Этот бизнес прекратился только после смерти жены раби Зунделя Саланта.

После того как ашкеназская община заимела «мара д’атра»[23] и постоянный раввинский суд, уважаемые люди очнулись и основали «Талмуд-Тору» — начальную школу на два класса: один класс — для мальчиков, второй — для подростков и юношей, в помещении женского отделения бет-мидраша «Менахем Цион». Община тогда насчитывала от 400 до 500 человек. Учителями стали два знатока Торы: раввин Шмуэль Мони Зильберман, который позже стал финансовым директором Общего комитета,[24] и раввин Яаков Сапир, автор книги «Эвен сапир» (Камень сапфир). Среди основателей Талмуд-Торы в первую книгу «Сефер ха-Таканот» (Книгу Установлений) записан и мой отец, назначенный «хранителем Установлений».

Алия из Польши

 

Алия в святой город Иерусалим нарастала со всех концов России, включая раввинов и преданных Торе людей из Польши. Ответственные в Иерусалиме и габбаи[25] в Вильно не обратили внимания на требования раввинов и уважаемых евреев Польши – внести их в списки на халукку, и сделать это заранее, в соответствии со степенью их важности, как это делается для литваков, и не включили их в списки. И это несмотря на то, что из года в год Польша посылала большие деньги в Вильно.

Все уроженцы Польши, живущие в Иерусалиме, собрались, и послали раввинам и богачам своих городов письма с жалобами и протестами на зло, причиненное им ответственными в Иерусалиме и казначеями Вильно. Но они не получили причитающееся даже после обмена жалобами между польскими раввинами и габбаями Вильно. Тогда раввины Польши решили отделиться от Вильно, и основать свой «колел» — землячество выходцев из Польши. Они передали сбор средств раввинам и уважаемым людям в Варшаве, поэтому новое землячество назвали Варшавским.

Многие торговцы и уважаемые люди в Варшаве знали моего отца, ибо имели с ним торговые связи, когда он еще жил в Ломже, поэтому они попросили его приехать в Варшаву, чтобы посоветоваться насчет организации Варшавского колела. Мой отец откликнулся на их просьбу. По его прибытии они решили все вопросы, назначили габбаев и посланцев для сбора средств во всех городах Польши. Мой отец был назначен руководителем и главным ответственным в святом городе Иерусалиме, и к нему присоединили раввина раби Мордехая Меира из Биала (один из судей в Иерусалиме), а со стороны хасидов — раввина раби Баруха Вольфа. Почти десять лет отец был ответственным за эту общину, пока не уволился с должности по причине нового назначения — главой Торгового союза, основанного в Иерусалиме акционерами. Вот рассказ об этом Союзе:

Акционерная торговая компания

 

С улучшением положения в стране начали курсировать пароходы из Европы в Сирию и Эрец-Исраэль. Во всех городах Эрец-Исраэль открылись почтовые ведомства. Начала расширяться и развиваться торговля.

Среди прибывающих в страну на постоянное проживание были и владельцы капитала, желающие торговать в стране, но препятствием для них было незнание языка и местных потребностей и обычаев. Поэтому они объединились, и пригласили торговцев и уважаемых людей города из старожилов. После долгих совещаний решили основать акционерный Торговый дом, и назначить за соответствующую плату управляющих, людей энергичных и заслуживающих доверия. Часть прибыли решили делить между акционерами согласно стоимости их акций. Моего отца назначили бухгалтером. Для работы во всех отраслях торговли были назначены три уважаемых господина: Бен-Цион Лион, Натан Гринблат, Ицхак Гольдцвиг.Разработали уставы, напечатали акции, и собрали значительную сумму от продажи акций владельцам капитала. Мой отец и его вышеупомянутые товарищи тоже купили себе акции.

После того как собрали деньги, начали заниматься разнообразной торговлей с большой энергией и талантом. Установили связи с Бейрутом, в котором находились торговые агенты со всех заводов и предприятий Европы. Удача сопутствовала им, и они видели, что Всевышний благословил их путь. Расширялся их бизнес, они приобрели себе хорошее имя среди торговцев Иерусалима и Бейрута. Каждые шесть месяцев собирались все упомянутые коммерсанты и большинство держателей акций, чтобы проверить финансовые документы и разделить доходы. Так прошли три года, и все были очень довольны, что доходы составили примерно 15 %.

Решили расширить торговлю созданием новой отрасли, а именно: основать «Иерусалимский банк» (до сих пор не было банка в Эрец-Исраэль). Все еврейские жители Эрец-Исраэль, а также их учреждения, все христианские монастыри и их учреждения, существовали на деньги жертвователей, получаемые из-за границы в виде денежных чеков лондонских банков. При желании обменять чеки на деньги приходилось продавать их менялам с большими потерями, а менялы продавали их с большой выгодой для себя в Бейруте торговым агентам, которые всегда нуждались в чеках для расчета за европейские товары. Таким образом, члены нашего акционерного общества нашли себе новое поле деятельности — забрать в свои руки всю торговлю чеками. Они послали одного из компаньонов, Ицхака Гольдцвига, в Лондон (у него там были родственники), чтобы открыть там Торговый дом, а здесь они скупили все чеки у евреев и христиан, и вместо того, чтобы продавать их в Бейруте, послали ему в Лондон. На них он получал в банках деньги. Чеки ему посылали еще три месяца, а спустя три месяца начали продажу чеков в Бейруте торговцам и агентам, и кругооборот повторялся снова и снова: получаем в банке, продаем, покупаем, посылаем, и в наших руках всегда находились большие суммы. Мы торговали, и банк завоевал хорошую репутацию и доверие всех торговцев в Эрец-Исраэль и Сирии. Так прошли еще два года напряженного труда и большого успеха.

Попытка покупки участков под строительство за пределами Стены

 

В те времена, когда банк еще успешно занимался торговлей чеками, мой отец завоевал любовь и дружбу английского консула мистера Финна, первого консула, прибывшего в Иерусалим в 1839 году.[26] Он также выполнял функции представителя богатого благотворительного общества в Лондоне, не миссионерского, которое собирало деньги и посылало ему для раздачи бедным в Иерусалиме независимо от их вероисповедания, и он купил ради них поля и цитрусовые плантации в деревне «Артас», она же Эйн-Эйтам, чтобы бедняки там работали. В связи с этим у него всегда были дела с моим отцом, управляющим банком, по вопросу получения кредита или продажи чеков. Они пользовались услугами одного переводчика, египетского араба по имени Муса Тнус, торговавшего среди феллахов, дававшего им взаймы под проценты, и скупившего много участков за городской стеной рядом с городом.

Мой отец, любящий Эрец-Исраэль пламенной любовью, страстно хотел приобрести себе земельный участок. Его душа противилась покупать надел внутри города, с древними и тесными домами, спертым воздухом, узкими улицами, извилистыми, грязными и затхлыми. Он решил купить за стеной, несмотря на то, что тогда никто не помнил, чтобы когда-то существовал ишув за пределами стены. Только священники из монастырей и христианские торговцы приобретали наделы за стеной, хотя по требованию властей все ворота города закрывали каждый вечер, и были они закрыты всю ночь до рассвета, никто не входил и не выходил. Перед заходом солнца выходил один из военных и провозглашал, что пришло время закрывать, и все находящиеся за воротами спешили войти в город. Для всех, кто опаздывал, был один закон – ночевать за воротами.

Мой отец сказал этому знакомому переводчику, что хочет купить один надел, и тот показал отцу все свои участки, на выбор. Чтобы не иметь чужих соседей, отец выбрал один надел длиной примерно двадцать тысяч локтей, граничащий на востоке и на западе с участками этого продавца, на юге границей была царская дорога, ведущая в Яффо, на севере – проселочная дорога (в настоящее время это дорога на Меа-Шеарим). Отец поставил условие, чтобы продавец выделил из своей земли по всей длине полосу дороги с юга на север, которая соединит две вышеупомянутые дороги. Но ему и в голову не пришло оговорить ширину дороги. Поладили между собой о цене участка – сто наполеон.[27] Отец дал ему аванс 50 наполеон, а оставшиеся 50 обязался заплатить при подписании документа о покупке в «мехкеме» — мусульманском суде в присутствии кади[28] при получении временного удостоверения. В суде подняли вопрос о ширине дороги. Мой отец полагал, что ширина дороги должна быть шесть локтей, чтобы два нагруженных верблюда, один с южной яффской дороги, другой с северной дороги, могли легко разойтись, ибо ширина нагруженного с обеих сторон верблюда составляет примерно три локтя. А продавец считал, что достаточно ширины одного нагруженного верблюда, то есть три локтя. Каждый стоял на своем, и не хотел уступать. Так из-за спора «один верблюд или два верблюда» сделка не состоялась. Спустя сутки отец уже был согласен уступить три локтя, но продавец сильно гневался, и не хотел продавать.

Через несколько месяцев он продал этот участок, и еще три примерно таких же соседних участка, русским за 2000 наполеон, и сейчас на этом участке земли, называемом «Русское подворье», стоит их церковь.

Ткацкая фабрика

Сэр Моше Монтефиоре, благословенна его память, поднялся в святой город Иерусалим вместе со своим переводчиком доктором Лёве, и купил большой участок земли вне стены, называемый и поныне «квартал Монтефиоре».[29] На этом участке были построены несколько просторных помещений для ткацкой фабрики. Он хотел научить молодых людей Иерусалима ткацкому ремеслу, чтобы они добывали хлеб насущный физическим трудом. Он оказывал им поддержку, и во время учебы они ни в чем не нуждались.

По совету секретаря, который познакомился с моим отцом в процессе переписки в бытность его управляющим банком, Моше Монтефиоре назначил его директором и агентом, а раввина раби Яакова Сапира, сочинителя книги «Камень сапфир» — бухгалтером и контролером. После возвращения в Лондон он немедленно отправил машины, скамейки, требуемое оборудование, большое количество ниток и тканей, а также мастера, еврея из Гамбурга раби Шломо Альба, благословенной памяти, учить молодежь. И закипела работа в надежде, что в Иерусалиме подует ветер новой жизни, и можно будет заработать на жизнь физическим трудом. К сожалению жителей Иерусалима и доброжелателей, все вскоре убедились, что конкурировать с продукцией европейских фабрик, качественной, красивой и дешевой, они никогда не смогут. После годов труда и больших убытков фабрика была закрыта.

 

Жизнь в Иерусалиме в середине 19-го века

 

В те времена еще не было в стране деревянных спичек. Использовали фитиль из двойной нити, погружённый в серный раствор. После пропитки и высыхания фитиль прижимали к гладкой поверхности кремния, и кусочком железа или стали били по кремнию, высекая искры и воспламеняя фитиль. Я помню из своего детства первые деревянные спички, которые выглядели так: кусок дерева четырёхугольной формы, длиной примерно десять сантиметров, толщиной шесть сантиметров, разделяемый на тонкие обструганные дольки высотой шесть сантиметров, и склеенных вместе внизу на длине в четыре оставшихся сантиметра. Головки у долек намазаны серой, а нижняя сторона этого куска намазана стеклянным порошком. При желании зажечь спичку человек выламывал одну дольку, тер головкой о стеклянный порошок, и спичка зажигалась. В то время это изобретение было большим шагом вперед.

Еще одно новое изобретение касалось тех, кто курил табак. Они обычно набивали табаком маленькую курительную чашечку, которая надевалась на длинную и полую трубку. И вот умудрились и сделали большие листы тонкой бумаги, как сигарная бумага в наши дни, и каждый отрезал себе бумагу по своему желанию, клал табак, заворачивал, заклеивал, и получалась сигарета.

Лампы для освещения были такими: в центре жестяного подноса крепилась жестяная трубка высотой примерно двадцать сантиметров, с небольшой квадратной жестяной тарелочкой наверху, в которую наливалось оливковое масло, и четыре фитиля шли от центра тарелочки к четырем ее углам. При зажигании фитилей освещался весь дом с четырех сторон. Желающие добавляли в середину тарелочки еще одну небольшую трубку с тарелочкой, и получался светильник на восемь свечей.

Здесь уместно рассказать шутку об одном ашкеназском раввине из Иерусалима, который хотел отправить письмо своему богатому другу заграницу. В те времена, если хотели отправить письмо заграницу, искали того, кто едет в Бейрут или Александрию, чтобы там передать его на почту. Почта отправлялась периодически на кораблях, плывущих в Кушту или в Европу. И появилась у этого раввина возможность отправить письмо с одним человеком, уезжающим в Бейрут. Тот пришел и торопил, так как караван уже трогается в путь. Раввин спешил закончить письмо, но еще что-то дописывал, то тут, то там. И вот на тебе! Рабанит, жена раввина, опрокинула на письмо лампу с маслом. Раввин озадачен: что делать? Но разве иерусалимский раввин не найдет выхода из положения? Он приписал на полях письма:

«Мне очень хотелось послать тебе иерусалимского оливкового масла для благословений, но я не нашел иного способа, кроме как окунуть письмо в оливковое масло. Пусть оно напоминает тебе о нашей Святой Земле».

Халукка

 

Пришло время, и ашкеназские общины прушим разделились по районам. Все прушим, которые обосновались в четырех городах: Иерусалим, Хеврон, Цфат, Тверия, составляли один «колел», называемый «колел Вильно», так как его администрация находилась в Вильно. Все деньги, собираемые для Эрец-Исраэль во всех городах России, называемые «деньги раби Меира – чудотворца», отсылались в город Вильно, а оттуда — в Иерусалим. Ответственные в Иерусалиме распределяли их согласно критериям, установленным габбаями Вильно, и составляли списки, содержащие сведения об общине: число душ, их отношения и деяния. Существовало два уровня распределения Халукки:

Первый уровень — «дмей нефеш» — плата по числу душ — была одинаковой для раввина и для ребенка.

Второй уровень — «дмей кдима» — плата за преимущество – назначалась соответственно ценности и учености главы семьи.

На вторую халукку не все имели право, а только те из совершивших алию, которые были известны габбаям города Вильно, по отзывам и свидетельствам раввинов и лучших людей в городах их исхода.

Деньги Халукки отсылались в Эрец-Исраэль раз в год, в очень тяжелых условиях, ибо в Эрец-Исраэль не было почтовых отделений. При отсутствии всякой связи приходилось отправлять специального посланца с деньгами из Вильно в Кушту. Навстречу ему в Кушту отправлялся специальный посланец из Иерусалима, в договорные сроки. В Куште посланец из Вильно передавал деньги посланцу из Иерусалима, а тот передавал ему список общины со всеми изменениями за год. Посланец из Иерусалима менял русские деньги на золотые монеты, имеющие хождение в Эрец-Исраэль, возвращался в Иерусалим, и передавал деньги ответственным, которые рассылали полагающиеся суммы согласно списку из Вильно в эти четыре города.

Если у кого-то возникала нужда в деньгах в середине года, ответственные за распределение Халукки обычно выдавали документ следующего содержания: «Мы обязуемся оплатить любому предъявившему этот документ за счёт ….. в сумме….. не позже срока прибытия корабля …..в год…..». Такие документы можно было продавать под небольшой процент по договоренности с покупателем.

Хазака

 

Вот слово о «Хазаке»: существует древнее правило, которое издавна установили сефардские раввины, чтобы не передавать еврейские деньги в руки неевреев в условиях конкуренции при съеме их домов. Постановили, что каждый еврей, который арендует впервые дом у нееврея, получает право Хазаки, и другому человеку уже запрещено снять этот дом без владельца Хазаки, называемого «хазкер». Тот, кто не соблюдал это правило, подвергался бойкоту, и любому еврею запрещалось снимать у него квартиру.

Если первый съемщик приходил в «Бейт-дин» (еврейский религиозный суд) и показывал документ о съеме, «даян» (судья) проверял, действительно ли он первый съемщик. Если было доказано, что да, давал ему документ «Хазака», с печатью «Бейт-дина», как наглядное доказательство, у него на руках и на руках его доверенных лиц, что у него есть право «Хазаки».

У него было право продавать и отдавать ее в залог, по законам и по правилам, как человек приобретает за свои деньги. Конечно, евреи находили в этом хорошую коммерцию, так как нееврей, владелец дома, вынужден был считаться с хазкером, с ценой, которую тот устанавливал, и хазкер в дальнейшем мог сдавать в аренду и получать известный процент с дохода. Поэтому евреи не были заинтересованы покупать дома и лавки, если они могли получить их задешево по ценам, в которые трудно поверить. Еще сегодня показывают один большой дом на Еврейской улице, который его владелец купил всего за мешок риса, и поныне его называют по имени его первого покупателя: «двор раби Цадока».

Покупка Моцы в 5620 (1860) году

Моца (Колонья), 1893. Источник: «First Photos of the Holy Land»