Михаил Ривкин. Что сделал сын с отцом

Автор: Михаил Ривкин

Книга Берешит, гл. 9. 

Что же именно сделал над Ноахом младший сын его?

Самой колоритной, интригующей, и, вместе с тем, самой непонятной в девятой главе Брейшит является история первого в человеческой истории хамства.

И были сыновья Ноаха, вышедшие из ковчега: Шэйм, Хам и Йэфэт. А Хам – это отец Кынаана. Эти трое были сыновья Ноаха, и от них населилась вся земля. И начал Ноах возделывать землю, и насадил виноградник. И выпил он вина, и опьянел, и обнажил он себя посреди шатра своего. И увидел Хам, отец Кынаана, наготу отца своего, и рассказал двум братьям своим на дворе. И взяли Шэйм и Йэфэт одежду, и, положив ее оба на плечи свои, пошли задом, и покрыли наготу отца своего; а лица их обращены назад, и наготы отца своего они не видели. И проспался Ноах от вина своего, и узнал, что сделал над ним меньший сын его; И сказал: проклят Кынаан: раб рабов будет он у братьев своих. (Брейшит 9:18-25)

 Герои грандиозной тетралогии Томаса Мана не только знали эту историю наизусть, не только умели её к месту процитировать, но и понимали её намного лучше нас с вами:

 «Спустя несколько минут Валла лежала в ногах у главы рода и со стонами признавалась в содеянном, раздирая ногтями груди, которые смутили Рувима и были теперь навсегда осквернены и неприкосновенны для ее повелителя. А затем в ногах у него лежал сам преступник, опоясанный в знак полного своего провала и позора одной дерюгой, и с искреннейшим сокрушеньем, подняв руки и уткнув в землю посыпанную пылью голову, внимал величавой грозе отцовского гнева, над ним бушевавшей. Иаков назвал его Хамом, осквернителем отца своего, змеем хаоса, бегемотом и бесстыжим гиппопотамом: в последнем эпитете сказалось влияние египетского поверья, будто у гиппопотамов существует мерзкий обычай убивать своих отцов и насильственно совокупляться со своими матерями /…/

 Невозможно передать, как ужаснулся провинившийся Рувим, когда отец в свое время бросил ему в лицо недоброе имя Хама! Ибо не таков был Иаков, чтобы употребить это бранное прозвище только как слабый намек. Волей могучего его духа настоящее растворилось, и притом самым жутким образом, в прошлом, однажды случившееся вступило в полную силу, и сам он, Иаков, слился с Ноем, униженным, поруганным, обесчещенным сыновней рукой отцом; и Рувим заранее знал, что так случится, что он и вправду будет Хамом, валяющимся в ногах у Ноя, и именно поэтому его так ужаснула предстоявшая сцена»

 Похоже, что и сам Яаков, и Реувен, и Била прекрасно понимают, что же имнно сотворил с Ноем его негодный отпрыск Хам, как именно он «унизил, поругал и обесчестил» своего отца. Понимает всё это и автор, более того, автор ожидает и от читателя такого же полного понимания. Но вот читатель открывает в нужном месте Тору, читает — и не находит там ответа на свой вопрос. «увидел наготу отца своего и рассказал двум братьям своим на дворе» — вот что сказано про Хама. Да, это, конечно, довольно хамский поступок. Но отсюда до «унизил, поругал и обесчестил» — «дистанция огромного размера». Как всегда в таких случаях, на помощь приходит Устная Тора..

 «И проспался Ноах от вина своего, и узнал, что сделал над ним меньший сын его — Рав и Шмуэль: один сказал, что он оскопил отца, другой сказал, что он его изнасиловал» (Санхедри 70А)

 Надо сказать, что и Рав, и Шмуэль, при желании, могли бы сослаться на богатую мифологическую традицию. Рав мог бы припомнить Кроноса, оскопившего своего отца Урана, и множество кнаанских мифов сходного содержания. Шмуэль мог бы сослаться на упомянутый египетский миф, в некоторых версиях которого жертвой неуёмной похоти гиппопотама становится не только его мать, но и его отец. 

 Некоторые представители школы историко-текстуального анализа прямо указывают, что на ранних, дописьменных стадиях эта легенда, как и многие другие, была частью устного фольклорного повествования. По мнению Г. Гункеля, на этом этапе история про трёх сыновей Ноаха включала конкретное и точное описание греха Хама, и лишь на стадии окончательного оформления письменного текстуального канона был использован скупой эвфемизм. Такую замену яркого, красочного, иногда –натуралистического мифологического полотна скупым и лаконичным намёком Г. Гункель обозначает как «бледный, затушёванный миф». Наверное, в течение длительного времени после канонизации текста этого эвфемизма было вполне достаточно, чтобы читатель (слушатель) рассказа ясно понял его скрытый смысл.

  «Эта история повествует о Ноахе, как о культурном герое, который привнёс виноделие и стал жертвой своего потомка. Поскольку первоначальная версия, во всех своих деталях, была хорошо известна библейской аудитории, а также в силу деликатности сюжета, сей поступок упомянут лишь намёком» 

 Но, с течением времени, сохранился только канонизированный текст и его буквальное значение. И «библейская аудитория» давно уже не знает и не желает знать ничего, кроме этого канонизированного текста. Стал ли, в результате наш рассказ бледнее, скромнее, скучнее, или же, напротив, обрёл новую многозначность и многозначительность?

 Языческая мифология пансексуальна. Каждый образ, каждое событие, более того, каждое явление, каждый объект проникнуты эротикой в самых грубых, запретных и трансгессивных её проявлениях. В этом плане языческий миф а-морален, в самом буквальном смысле этого слова, т. е. Начисто лишён каких либо моральных запретов и табу. Миф с удовольствием и со знанием дела приписывает богам и героям все те сексуальные «подвиги», которые простой смертный, повествователь и слушатель мифа, рад бы был проделать и сам, но не может, в силу уже установившихся общественных запретов. Запреты эти остаются для человека языческой ментальности чем-то сугубо внешним, навязанным силой социальных и государственных институтов. И потому его место на социальной лестнице однозначно диктует ему ту или иную степень свободы в проявлении сексуального инстинкта. От полного запрета на сексуальную связь для рабов в эргастулах до самых извращённых форм трансгрессивного секса для римской аристократии. Но поскольку боги стоят на ступень выше даже самого превознесённого из смертных, то им приписываются ещё более дерзкие и замысловатые нарушения всех и всяческих «нельзя». В этом смысле боги пребывают в царстве абсолютной свободы, которая для язычника сводится к восприятию всего окружающего мира в качестве сексуального объекта.

 Величайшая духовная революция монотеизма состоит именно в том, что душа человека переходит из «царства рабства» в «царство свободы». На место рабского, механического, трусливого исполнения бесчисленного множества магических ритуалов и церемоний приходит «служение в сердце», стремление к очищающему и возвышающему познанию Творца, служению Творцу, любви к Творцу. Но совершенно неизбежным диалектическим дополнением этого перехода от духовного рабства к духовной свободе становится переход от абсолютной а-моральности и вне-этичности в сфере секса к строгой и детальной регламентации сексуальной сферы. Причём все эти запреты и регламентации даны именно как Б-жественное повеление, как важнейшая интегральная часть Завета между Б-гом и человеком, а не просто как социальная регламентация. Анализируя законы Торы в сфере государственных институтов, собственности, трудовых отношений, мы почти всегда находим те или иные источники этих правовых норм в законодательных кодексах Древнего Востока. И только многочисленные и детальные сексуальные запреты появляются, буквально, на чистом месте «Есть из Ничто». Их главная задача именно в том, чтобы раз и навсегда оторвать человека от скотского, жадного и потребительского отношения к ближнему своему, помочь человеку воспринять ближнего не как объект, а как конечную цель, научить нас «любить ближнего, как самого себя», и, тем самым, разверзнуть, раз и навсегда, бездонную пропасть между человеком и животным, научить человека поступать в соотвествии со своими нравственными нормами даже в той сфере, где следовать этим нормам, пожалуй, труднее всего.

 Теперь нам легче понять и те изменения, которые претерпел рассказ о Ноахе и Хаме. Вместо животного и примитивного греха Хама мы имеем грех бледный, с трудом распознаваемый, довольно загадочный. И главный пафос рассказа теперь именно в том, что даже довольно «слабое», на первый взгляд, прегрешение против заповеди почтения к родителям может привести и неизбежно приводит к катастрофальным, необратимым последствиям. Да, Хам всего лишь опрометчиво болтал языком. Даже в своём грехе он находился на ступени нравственного становления неизмеримо более высокой, чем любой из героев языческой мифологии. Но для Торы этого не достаточно! Мало перестать быть животным! Надо ещё и стать человеком!

К проекту 929 на русском.