Шимшон-назир: фольклор или история?

Книга Шофтим, глава 13.

Шимшон-назир: фольклор или история?

Рассказ о Шимшоне это –  безыскусная, грубоватая простонародная легенда, начисто лишённая всяких литературных изысков, всяких художественных средств выражения. В истории Шимшона нет нарочито положительных героев, нравоучительных, воспитательных посылов. Все рассказы Писания, даже самые простые и грубоватые, написаны в реалистической манере. Нельзя ставить вопрос: нравятся ли нам их герои. Правильная постановка вопроса такая: каковы те реальные общественные, культурные и религиозно-культовые явления, которые отражаются в этих образах.

Возможно, что в этом рассказе есть некая историческая первооснова. Во времена, когда Пелиштимляне господствовали над Израилем (в царствие Шаула), жил человек, очень сильный, грубоватый и дикий, из колена Дана, которое ещё не поднялось в своём развитии над уровнем кочевого дикого племени. Ту роль, которую играл Амалек в амфиктионном союзе племён Эдома, роль необузданного и опасного союзника, готового в любую минуту к самым радикальным «эксцессам исполнителя», ту же самую роль играло колено Дана в амфиктионном союзе колен Израиля. Шимшон был наделён огромной физической силой, но использовал он эту силу только против Пелиштимлян, врагов Израиля, и потому был любим простыми людьми.  

Как обычно, рассказы о его геройских деяниях и о том ущербе, который он нанёс врагам, передавались с большими преувеличениями. Всё это собрание коротких рассказов отличается простотой и наивностью. Их большим достоинством является краткость, нарочитый лаконизм. Рассказчик коротко и ясно, без всякого пафоса и превосходных степеней, перечисляет нам то, что он знает о делах своего героя. Ни разу мы не слышим монологов Шимшона в те самые важные моменты повествования, когда он мстит врагам своего народа, и в этом он заметно отличается от других Судей. Шимшон не старается покрасоваться ни перед другими, ни перед самим собой. Его характерная черта – это простота, и потому он производит на нас такое хорошее впечатление. Эта, поистине детская, простота, отличает Шимшона с первого и до последнего дня.

Собиратель рассказов о Шимшоне добавил к ним введение, рассказ о чудесном рождении героя. Рассказ достаточно шаблонный: великий человек должен произойти на свет не иначе как чудесным образом. Каждый раз нам рассказывают, что мать героя изначально была бесплодной. И только некое чудодейственное пророчество или знамение позволяет ей родить сына. О рождении Шимшона его матери возвещает ангел, принявший человеческий облик. Единственное отличие от рассказов о рождении Ицхака, Яакова и Йосефа состоит в строгом предупреждении:

«А теперь берегись: не пей вина и шэйхара и не ешь ничего нечистого. Ибо вот, ты зачнешь и родишь сына, и бритва да не коснется головы его, потому что назиром Божьим будет это дитя от самого чрева, и он начнет спасение Исраэйля от руки Пелиштимлян» (Шофтим 13:4-5)

Итак, на мать будущего назира наложены, с того момента, как ей объявлено о его рождении, два запрета:

1. Не пить никаких опьяняющих напитков
2. Не есть ничего нечистого (оскверняющего)

Хотя прямо об этом нигде не сказано, но для автора и для его аудитории очевидно, что те же самые запреты должен будет соблюдать и сам будущий назир. Запреты эти достаточно близки к тем ограничениям, которые должен соблюдать назир согласно источнику ПИ. Там, правда, запрет есть нечистое прямо не упомянут. Для источника ПИ очевидно, что этот запрет распространяется на всех сынов Израиля, без исключения. Вместо этого источник ПИ добавляет категорический запрет оскверняться мёртвым телом. В рассказе о рождении Шимшона прямо упомянут и третий запрет назиру, наиболее характерный для него, и позволявший всем издалека безошибочно его опознавать: «бритва да не коснется головы его». Этот запрет также фигурирует в источнике Пи. Похоже, статус назира присваивается Шимшону пожизненно.

Как же особый статус назира, который загодя присвоен будущему герою Израиля и, как следствие, статус «квази-назира» его матери на период беременности связаны с рассказом о таинственном вестнике, объявляющем бесплодной женщине о чудесном рождении героя?

Джеймс Фрейзер полагает, что «Нет достаточных оснований сомневаться в том, что в саге о Самсоне под лёгким и шатким зданием вымысла лежит солидный фундамент истинных фактов. Подробное и вполне точное обозначение географии городов и мест, где протекала жизнь Самсона от рождения до смерти говорит о том, что мы имеем здесь дело с преданием местного характера, и противоречит взглядам некоторых учёных, желающих видеть в предании о библейском богатыре лишь один из солярных мифов»[i] (конец цитаты)

Итак, на свой собственный любимый вопрос: фольклор или история, Джеймс Фрэзер в данном случае уверенно отвечает: история! При этом он, вскользь, упоминает и тех, кто склоняется ко мнению, что это фольклор, точнее, что перед нами одна из вариаций на тему солярного мифа.

Что же это за «солярный миф»? у многих народов и культур с древнейших времён бытовали мифы о рождении чудесного героя от соития земной женщины и солярного (солнечного) божества. Именно этот мифологический сюжет «некоторые учёные» уверенно отслеживают и в рассказе о том, как некий «муж» возвестил бесплодной женщине о грядущем рождении героя. Перед нами, разумеется, только «бледная», тщательно отредактированная версия мифа, ни о каком плотском соитии в ней нет и речи. Тем не менее, некоторые особенности рассказа позволяют нам восстановить изначальную «красочную» его версию. Именно это, кстати, сделал и Зеев Жаботинский в своём знаменитом романе «Самсон-назарей». Он прямо указывает на таинственного вестника как на фактического отца Шимшона. Разумеется, для Зеева Жаботинского этот вестник отнюдь не божество, а обычный человек, из плоти и крови, но идеальная художественная интуиция помогла великому писателю реконструировать изначальную, простейшую и изящную логику рассказа: длительное бесплодие женщины объясняется не её пороком, а бесплодностью её мужа. Как только на его место становится полноценный партнёр, рождение ребёнка следует незамедлительно. Однако наряду с этой простой, «внемифологической» реконструкцией, следует указать и на некоторые, сугубо мифологические параметры солярного мифа, проглядывающие в этой удивительной истории.

Во-первых, значащее имя будущего героя: Шимшон. Это, разумеется уменьшительное от слова Шемеш – солнце. На русском наиболее точным эквивалентом было бы «Солнечный».  Шимшон — одно из очень немногих имён в ТАНАХе, этимология которого в тексте не прописана

Во-вторых, таинственный вестник чудесного рождения меняет своё обличье буквально на глазах изумлённой публики. Как только его не называют! «ангел Г-сподень», «человек Б-жий, а вид его, как вид ангела Б-жия». При этом по внешности, похоже, он от обычных людей не слишком отличался: «не знал Маноах, что это ангел Г-сподень» (там 13:16).  Настойчивый отказ вестника открыть своё имя сразу приводит на ум рассказ о борьбе Яакова с англелом.

В-третьих, весьма характерна реакция мужа и жены, когда ангел Б-жий «поднялся в пламени жертвенника» (там 13:20). Муж ожидает неотвратимой гибели, жена твёрдо уверена в своей безопасности, залогом которой она считает и само вознесение на небо, и принятую жертву.

Наконец, в-четвёртых, вернейшим признаком сверхъестественного, чудесного происхождения Шимшона становится сакральный статус назира, присвоенный ему с самого момента зачатия. Именно назир был самым ранней сакральной персоной в древнем Израиле, и эта сакральность была, зачастую, увязана с его чудесным рождением. Разумеется, древнейший солярный миф, как в своей яркой, так и в своей «бледной» версиях ещё на самых ранних этапах формирования танахического текста был заменён более нейтральным повествованием, которое лучше согласовалось с общим монотеистическим пафосом новой религии. В такой версии отцовство назира нарочито подчёркивалось (Элькана), а само рождение являлось результатом молитвы. Ролевая персона назира сочетала, на раннем этапе, функции коэна, судьи и пророка, как хорошо видно в рассказе о другом известном назире – о Шемуэле.

По мере того, как все три перечисленные сакральные ролевые персоны постепенно обособились, обрели свои собственные характерные функции и свою собственную ритуально-культовую регламентацию, место назира в древнем Израиле становилось всё скромнее. Источник ПИ упоминает о статусе назира как о некотором древнем обычае, скорее терпимом, нежели культивируемом и поощряемом. Амбивалентное отношение к статусу назира проявляется и в том, что этот статус можно принять только на определённое время, и в том, что по истечение этого времени следует назиру принести грехоочистительную жертву. Не совсем понятно, что именно искупает эта жертва: либо то, что человек некогда принял обеты назира, либо то, что он прекратил эти обеты соблюдать. Источник ПИ всё ещё вынужден отдавать дань древнейшей традиции, но делает это поневоле, без восторга.

Однако не все исследователи готовы, вслед за Джеймсом Фрэзером, усмотреть в истории Шимшона некий «солидный фундамент истинных фактов», есть и такие, которые уверенно и категорично отвечают на его сакраментальный вопрос так: фольклор, и только фольклор!

Илья Шифман полагает, что «Целиком фольклорны и предания о Самсоне (Шимшоне), о его женитьбе, о его борьбе с филистимлянами и богатырской смерти»[ii] (конец цитаты)

О фольклорной гиперболизации в истории Шимшона уверенно заявляет и Галина Синило:

«Самсон –типичный эпический герой-богатырь, в образе которого множество элементов фольклорной гиперболизации. Типологически этот образ сопоставим с такими героями, как шумеро-акадский Гильгамеш, греческие Геракл и Орион, ирландский Кухулин, англо-саксонский Беофульф, русский Илья Муромец. \…\  Но, в отличие от большинства героических сказаний народов мира, Самсон не является абсолютно идеальным, эталонным эпическим героем: он способен совершать ошибки, а многие его подвиги, проистекающие, скорее, из молодеческой удали, несут новые беды его народу»[iii] (конец цитаты)

Именно такое отсутствие всякой идеализации, наряду с чудесными подвигами, иногда – достаточно авантюрными, ставит фигуру Шимшона особняком в ряду судей-избавителей.

Крупнейший авторитет в русскоязычной библеистике Йоэль Вейнберг тоже убеждён, что рассказ про Шимшона стоит в книге Шофтим особняком. Все другие рассказы, и те, которые содержат явно баснословные подробности, действительно стремятся создать у своей целевой аудитории твёрдое убеждение, что такой «солидный фундамент фактов» налицо. Но когда дело доходит до Шимшона, меняется общая атмосфера повествования, оно обретает особый, карнавальный, колорит, автор как бы начинает заигрывать с читателем, интриговать его.

Йоэль вейнберг считает, что «Тенденция создателя (создателей) Ранних пророков — показать институт избранных и призванных Богом судей утрачивающим свое значение и силу — продолжается и усугубляется в повествовании о последнем из «больших» судей — Шимшоне, сыне Маноаха из колена Дан (Судей 13—16). Нет серьезных оснований сомневаться в исторической достоверности большинства «малых» и «больших» судей, но историческая достоверность последнего судьи Шимшона, все повествование о нем вызывает очень серьезные сомнения, причем создатель (создатели) текста Ранних пророков не предпринимает ни малейшей попытки устранить или смягчить эту очевидную недостоверность. Иначе зачем было ему нарекать своего героя именем Шимшон, которое больше не встречается в древнееврейской антропономастике и очевидно восходит к слову шемеш («солнце»)?»[iv] (конец цитаты)

Разумеется, надо принимать во внимание, что отношение редактора\вторичного автора к первичному материалу легенд и сказаний было весьма почтительным и осторожным. Он старался, по возможности, не отступать от тех ярких деталей, гипербол в перечислениях, от насмешливой интонации этих древних легенд, которые были хорошо памятны народу.

Джеймс Фрэзер пишет: «Истина заключается в том, что эта чрезмерная яркость красок принадлежит скорее кисти художника-рассказчика, чем трезвому перу историка. Отдельные эпизоды, богатые необычайными и занимательными приключениями, быть может, переходи из уст в уста в народных сказаниях задолго до того, как они выкристаллизовались и сгруппировались вокруг памяти некоей действительно существовавшей личности»[v]конец цитаты.

 Народ любил Шимшона, пожалуй, больше, чем всех других судей. Любил именно за его неканоничность, за непредсказуемый характер, за «молодецкую удаль», за всё то «человеческое, слишком человеческое», которое каждый человек в древнем Израиле с удовольствием узнавал в этом образе. Логика поступков Шимшона, те решения, которые он принимает, были близки и понятны целевой аудитории создателя Шофтим. Исторически недостоверное повествование, фольклористика реалий, оборачиваются самым достоверным и притягательным в психологии и поступках героя. Именно эту притягательность и старался сохранить собиратель книги Шофтим который, похоже, и сам очень симпатизировал Шимшону

[i] Дж. Дж. Фрэзер Фольклор в Ветхом Завете М 1986 стр. 299

[ii] И. Ш. Фишман Ветхий  Завет и его мир М Политиздат 1987 стр. 144

[iii] Г. В. Синило Древние литературы Ближнего Востока и мир ТАНАХа Минск Экономпресс 1998 стр.

[iv] И.П. Вейнберг Введение в ТАНАХ Пророки Иерусалим Гешарим М Мосты культуры 2003 стр. 13

[v] Дж. Дж. Фрэзер там

К проекту 929 на русском.